ПРИМЕР № 73. ВЕДЬ ОН ОБ ЭТОМ НЕ ДУМАЛ!

ПРИМЕР № 73. ВЕДЬ ОН ОБ ЭТОМ НЕ ДУМАЛ!

Молодой человек переезжает в другой город.

Некоторое время переписка с оставшейся там девушкой идет очень интенсивно. Потом редеет. Потом в ее письмах проскальзывают нотки принужденности, школярской привычки писать по обязанности отчеты. Потом ответа не приходит.

Юноша едет к девушке. Там происходит по содержанию ничего не проясняющий разговор. Она, де, к нему по-прежнему относится, но,.. Нет, “но” только ощущается...

Прежде он был любимым. Теперь ощущает себя ходатаем за себя самого.

По приезде переписка, возобновившись, прекращается вовсе.

Юноша загадал отложить решение на “через два месяца”.

Через пять дней после того, как загаданный срок прихода письма истек, через пять дней после того, как парень “согласился” с тем, что нелюбим и “бросил думать”, через пять дней... на дне рождения старшей сестры он выпил рюмку коньяку. Пошел с компанией на концерт молодежного эстрадного ансамбля. Был "очень весел". А после концерта вообще приподнят, как никогда. “Очень понравилось пение!”, - так он мне это объяснял.

За полночь, когда остался один, вдруг сразу сник. “Как-то кисло стало”. “Не придал значения”. Лег спать. Едва задремав, очнулся, словно от удара. “Будто лопнуло что-то в голове, и волной потекло по телу”. Перестало хватать воздуха. “Задыхаясь”, почувствовал сердцебиение. Испугался... Развился вегетативный криз. С обычными охами, открываниями форточек, переполохом “скорых”, каплями, уколами, грелками, опасениями, предположениями, шепотами и заверениями: “Ничего страшного!” и “Завтра, если не сможете прийти, вызовете врача на дом.” Повторением криза через несколько часов. Стационированием с подозрением на “инфаркт”! Ему 19 лет. Обследованием. Лежачим режимом... Отменой диагноза! Требованием врача встать, “не внушать себе” и “выкинуть из головы”.

Он не “встал” и через два месяца к психотерапевту родственниками был привезен на машине.

От страха приступа и смерти пациент почти “не мог” двигаться.

Вылечился он быстро. Но наш разговор о другом.

Во время первой беседы я в соответствии со своей гипотезой о причинах его состояния менял на проигрывателе пластинки.

Его увлеченность своим умиранием сменилась сразу. Совершенно обнаженным поведением переживающего дорогую и интимно спрятанную боль.

“Песняры” пели о вербe...

Но на вопрос он ответил только, что это та песня, которая ему особенно понравилась на том концерте. Просто понравилась и ничего больше. На том концерте накануне приступа...

Он снова был занят только своей симптоматикой.

Никого и ничего песня ему ни тогда, ни теперь не напоминала. Я, естественно, и не спрашивал.

На мои вопросы о предшествующих “приступу” событиях рассказывал только, что ел, что пил, как простужался, ломал ногу и как товарищ, ровесник, очень долго и тяжело болеет.

На прямые вопросы о взаимоотношениях с девушкой, есть ли она, отвечал как на к делу не относящиеся и из вежливости.

И расставание и прекращение переписки, и встреча, и окончательное “бросил думать” после двухмесячного ожидания, и песни на концерте, так подхлестнувшие его настроение для него с теперешним состоянием и первым приступом не связывались. “Ведь он об этом не думал”.

Не думать - не значит, не переживать.

Я поставил другую песню. Ее в концерте не могло не быть. Тогда она должна была, по-моему, его особенно взволновать...

И снова - в сторону вся завеса суетливого, ноющего беспокойства о “наверно неизлечимости”... Опять совершенно незащищенная и незатянувшаяся рана - так он слушал. А в ответ опять:

- Просто песня нравится.”

- И о вашей встрече она не напоминает?

И сразу, почти опережающий вопрос ответ:

- Но я же об этом не думаю!”...

И не думал.... И вообще “забыл давно”... Именно забыл! А не разлюбил! Не пережил, не переболел.

Полное вытеснение потребности тоже может сопровождаться глубоким телесным потрясением. И лихорадкой, и температурой и рыданиями и “гриппом” и “весь развалился”... Но, как и всякая болезнь, заканчивается выздоровлением.

Как пробуждением, после которого весь мир словно обдан, полит новенькими или новыми красками...

При этом же треклятом “забыл” теряется только осознаваемая причина переживания. Его телесные, запертые в склеп без отдушины проявления, “разваливая”, пугают. Сама, вызванная хронической, несознаваемой теперь неудовлетворенностью напряженность, самоусиливаясь, длится.

За невротической симптоматикой у юноши пряталась выгнанная из сознаваемого переживания - “вытесненная” потребность в отношениях с девушкой, неутраченная влюбленность.

Потом и он обнаружит, что болезнью, сам того не сознавая, не специально, бережет себя от осознания утраты. От окончательного переболивания ее. От необходимости согласиться с неизбежностью потери. Принять ее как неотвратимый факт.

Потом он у меня попросит переписать песни на магнитофон. Будет себя ими мучить, в памяти возвращая события, с девушкой связанные. Специально удерживая вернувшуюся боль. Он снова поедет к ней, чтобы последний раз увидеться и окончательно потерять. И она (девушка), к его грусти, впервые покажется чужой и незнакомой, будто он ее выдумал. И будет он ходить “как в воду опущенный”, и не сразу будет знать, что уже оживает.

“Так, поздним хладом пораженный,

Как бури слышен зимний свист,

Один - на ветке обнаженной

Трепещет запоздалый лист!.. “

(A.C. Пушкин. Там же.)

ПРИМЕР № 73 (продолжение). ЕСЛИ МЫ ИНТЕРЕСНЫ СЕБЕ? Потом ведь надо уметь осознать, что уже снова жив. Что только привык мнить себя пустым.

Для такого творческого осознания себя новым, в новой внутренней ситуации нужно, включенное в систему личностных ценностей знание, о том, что мы движемся и живем. Меняемся, становимся неузнаваемыми для себя. Что мы с собой незнакомы! Нужно умение не мешать своему собственному движению, осуществлению себя.

“Инстинкт прирожденный, старик подхалим,

Был невыносим мне. Он крался бок о бок

И думал: "Ребячья зазноба. За ним,

К несчастью, придется присматривать в оба”.

“Шагни, и еще раз”, - твердил мне инстинкт,

И вел меня мудро, как старый схоластик,

Чрез девственный непроходимый тростник

Нагретых деревьев, сирени и страсти.

“Научишься шагом, а после хоть в бег”,

-Твердил он, и новое солнце с зенита Смотрело, как сызнова учат ходьбе

Туземца планеты на новой планиде.”

(Б.Л. Пастернак. Марбург. 1916-1945).

В заключение я хочу напомнить, что, чем длительнее и более значимой была неудовлетворенность, тем больше сдерживаемая напряженность и тем ярче, эмоциональнее оказывается удовлетворение. Такое яркое удовлетворение глубже запечатлевается и быстрее вступает в сигнальную связь и с предшествующей напряженностью и с объектом это удовлетворение вызвавшим. Легче осознается и потребность в таком ярком удовлетворении. Легче осознаются и большая напряженность и потребность в ней как в сдерживаемом движении.

Понятно, что неудовлетворенность, а вместе и вызываемая ею напряженность - мотивационная, еще не реализованная полезным эффектом нервная и вегето-соматическая активность, отличающаяся от привычной, является “трудным состоянием”, побуждающим его устранить, реализовать, разрядить.

Только в качестве сигнала удовлетворения “трудное состояние” становится объектом потребности и тогда побуждает к его вызыванию, и поддержанию.

Привычный для нас уровень напряженности мы переживаем как естественное свое состояние. Его повышение как неприятное или острое чувство на пути к удовлетворению. Его снижение сопровождается снижением чувства реальности себя и окружающего. “Словно жизнь из меня ушла!”. “Тусклое существование”... “живой труп”...

Один из пациентов назвал себя в таком состоянии: “спокойный, как сарай”.

Чем дольше ребенка берегли, а потом уже взрослый берег себя от длительно претерпеваемой неудовлетворенности и с нею напряженности, тем труднее он с ней мирится впоследствии. Тем более мучительна и менее вероятна для него выработка потребности в достаточной для полнокровной жизни напряженности. А без нее и менее продуктивна, менее целенаправленна и более трафаретна любая деятельность.

Меньше боли, но и меньше радости. Меньше удовлетворенности и продуктивных результатов жизни. Тогда как следствие - нарастающая и непереносимая (для него) неудовлетворенность, то есть вдруг боль без радости впереди.

Люди, оберегающие себя от тревог, тем самым в очень малой степени формируют потребность в деятельном состоянии. Обрекают себя на ленивое, полусонное, “хронически загипнотизированное” существование, впоследствии затрудняющее осознание потребностей в качестве желаний. Вследствие непереносимости для них вызываемой неудовлетворенностью напряженности в ситуациях, препятствующих удовлетворению, берегущиеся все чаще и чаще отказываются от желаний. Переставая осознавать потребности, теряют потребности (прежде выработанные) в сигналах удовлетворения и сигналах возможности удовлетворения. В результате они оказываются все более сужающими круг своих человеческих потребностей или реализации их поведением, то есть все менее и менее приспособленными к общественной действительности.

В случае потери приобретенных среди людей потребностей они теряют связи со своей общественной средой, оказываясь неприспособленными к ней, с ней, с ее требованиями в конфликте, то есть как люди деградируют.

Теряя только желания, то есть переставая осознавать свои потребности, а значит и реализовать их, они обрекают себя на хроническую неутоленность и болезнь, хорошо если только истерического свойства.

В соответствии с опытом оберегаемого и оберегающегося неудовлетворенность и повышенная напряженность ему ничего удовлетворяющего не сигнализируют, ни какой радости.

ПРИМЕР № 74. ОПЯТЬ ПРИШЛА МОЯ ТОСКА. Мне тоска сигнализирует наличие неизвестной мне нерешенной проблемы, неудовлетворенности, ошибки в направленности или результатах моей самореализации, далее непременное, если жив буду, обнаружение и решение проблемы, а значит удовлетворение.

Тоска дает мне силы.

Оберегавшемуся тоска ничего, от него зависящего, не сигнализирует, не сулит удовлетворения и сил лишает. Она воспринимается им как болезнь, несправедливость, кара и так далее.

Не имея потребности в деятельном состоянии, человек почти лишается возможности любить.

Открытие чувства к другому, потребности в другом тем ярче, чем вопреки большим препятствиям осуществлялось. Чувство тем прочнее запечатлевается, чем на фоне большей исходной напряженности оно утоляется объектом.

Реализация чувства тоже требует очень высокой напряженности и привычки переносить ее колебания.

Не умея переносить напряженность, почти лишают себя возможности открывать, осознавать потребности, приобретать сигналы удовлетворения с одного сочетания.

Не умея переносить напряженность, не любя ее, фактически лишают себя возможности чего бы то ни было по настоящему желать.

“Наконец то пришла моя боль.

Все теперь разведет по местам.

Я душе моей душу отдам...

Наконец то пришла моя боль!”

(1992 год.)