ПРИМЕР № 146. ТРИНАДЦАТЬ ЛЕТ ЕЕ ЖИЗНИ.
ПРИМЕР № 146. ТРИНАДЦАТЬ ЛЕТ ЕЕ ЖИЗНИ.
Я рассматривал фотографии одной очень демонстративной, беспечной, непоследовательной, но конформной в поведении молодой женщины, недавно “очень” счастливо вышедшей замуж и утрировано ярко верящей, что она “до сумасшествия” любит мужа.
Кроме заученного обаяния, глупых детских рук и импульсивных невольных, очень непосредственных, но всегда тормозимых демонстрируемой “взрослой” осведомленностью во всем реакций, моя пациентка не обнаруживала ничего своего. Этакий опереточно-вузовский стандарт. Трафаретный эрзац мировых эталонов современной женщины-инженера из “Журнала мод”, “ Наука и жизнь” и “Клуба кинопутешествий”.
Фотографии с детства.
Сначала жизнерадостный бутуз.
Потом эдакая худущая шкода.
Потом нахаленок с выраженным своим характером.
Потом девочка-разбойница.
Потом расцветшая вдруг сразу и сразу сложившаяся грациозная, доверчивая и увлеченно играющая взрослую девочка. Живые, грациозные, трепетные руки; вся - внутри обстоятельств и вся нетерпение, вся - голодная до завтрашнего дня...
И вдруг... Какая-то отстраненная от других участников семейной фотографии. Отдельная, вне их, со стороны... Не такая! Чем-то отодвинутая от своей среды. Снисходительно заботливая, как старшая. Чем-то не имеющая права к ним близко, в них, с ними. Чем-то виноватая, охладившая себя дама.
Вдруг - умершие руки. И... совершенно стандартно красивая.
На других фотокарточках она будет и очень красивая... И ярко, и хищно красивая... Нарисованной, внешней, забытой, оставленной на фотографии, как на прилавке, куда-то ушедшей обладательницей красотой.
А руки теперь: всегда трафаретно сложены. Рука об руку, под грудью. Одна свисает пустой перчаткой, сутуля зябкие плечики.
Расстояние между фотографиями, как мне хотелось представить, месяца два и девочке 13-14 лет.
Да, и еще! На фотографиях с маленькими детьми она -какая-то виноватая. Тянущаяся к ним и будто насильно отделившаяся, запрещающая себе тянуться. Отдельная и неловкая с ними. Словно запачкать их боится...
“Черт знает, что с собой наделала!..”
- Говорите, что произошло после этой фотографии?! Здесь вас не стало!.. Душу вытрясли!.. Как можно с собой так!..
Судя по фотографиям, в промежутке между ними состоялся непреднамеренный, вероятно вызванный шокирующими обстоятельствами, вытормаживающий инициативу, сковывающий самовыражение, самореализацию выбор.
И вот, что произошло с этой девочкой в действительности.
В 13 лет, городской задавакой, заводилой и разыгрывающей взрослую по сравнению со сверстниками девушку, она приехала на летние каникулы к бабушке в деревню и, естественно, влюбилась в самого красивого на селе взрослого 20 лет парня.
Физически она тогда уже сложилась в женственную женщину.
В парня влюбилась не романтически, а самым естественным образом. Ей хотелось гладить его шерстяные, большие и сильные руки, тесно прижаться к нему, хотелось и было страшно, чтобы он ее целовал. При разговоре с ним ее трясло в ознобе...
Она чувствовала, что тоже нравится ему.
Во время какого-то праздника с самогоном и водкой, она, городская и взрослая, никем в деревне не контролируемая, впервые в жизни, вместе со взрослыми выпила. Выпила, стараясь об этом не думать,., но до дрожи зная, что пьет, чтобы подойти к нему... Что что-то будет... Что трезвой ей нельзя - гордость не позволяет.
И она подошла.
Вернее позволила ему подойти к себе.
Сладкая и страшная дрожь колотила, когда он, тоже пьяный, целовал ее и она пьянела от чего-то непонятного, еще больше “была страшно пьяна”...
И вдруг его рука, нетерпеливо ищущая ее тела, резким движением пьяного причинила незнакомую острую боль...
Хмель прошел сразу.
Пронзило страхом того, что, казалось, произошло.
Кончилась игра.
Мысль, что эта боль означает... Что она больше - не та девочка, какой была за мгновение до того... Что она пьяная, с этим пьяным,., потеряла что-то для нее очень ценное... Что она всех обманула... Что сделала что-то страшно постыдное... перед всеми, кто ей верил... Эта мысль, пронзительно мелькнув, потрясла. Не только протрезвила. Но ничего не оставила от только что бывшего ее плотью и кровью трепета, сладчайшего волнения, ничего не оставила от искреннего девичьего чувства к мужчине.
Ужас двигал ее руками...
Она с отвращением и злобой оттолкнула пьяного парня и, побледнев, чуть не упала...
Он, тоже перепуганный насмерть, на руках отнес ее на постель. Укрыл одеялами.
Ее трясло в лихорадке. Она ничего не хотела видеть, знать, погашать... Зуб не попадал на зуб... Начались месячные.
Она лежала, чувствуя себя в луже крови. Вошедшая бабка прогнала парня, напоила ее горячим. Девочка сразу, “как сбежала”, уснула. Словно потеряла сознание...
Проснувшись она уже была другой.
Она чувствовала себя “не такой как все”. Хуже всех. Потерявшей что-то, что должна была сберечь... И, притом, как-то скверно, неестественно потерявшей... От пьяного движения руки.
Странным казалось, что все вокруг прежнее...
... И праздник прежний продолжается похмельным утренним вином.
“Почему они могут веселиться?!.. Они могут! Она больше не вправе быть с ними. Она не такая!” - Все изменилось.
Парня она больше никогда не видела.
Из деревни утром уехала.
Удивительным было вдруг пришедшее чувство, что “внутри она все-таки осталась чиста”, вне, “над всей этой грязью”.
Только собственное тело, с которым произошло “это”, станет ей чужим и неприятным. Даже не неприятным... Скорее безразличным, обесцененным... Нечего больше беречь... Нечего принести в подарок любви и любимому.
Впоследствии она, вспомнив, что он намного старше, поверит, что это было изнасилование!
Забудет, что сама специально напилась.
Поверит, что он “воспользовался тем, что она была пьяна до беспамятства”.
Поверит, что ничего не помнила, и ничего... не хотела.
Ведь, и в самом деле, она хотела только его рук, его поцелуев, его близости рядом, чего-то неведомого, никогда прежде не испытываемого.
Она была еще девочкой, в которой только просыпалась женственность.
К большему, чем объятия и поцелуи, выражающие девичью нежность, она не была готова. В большем не нуждалась.
Полные и утоляющие чувство отношения мужчины и женщины ей еще были не нужны. До них она не выросла. Не созрела...
А здесь еще и пьяная размытость чувств и действий...