ПРИМЕР № 88. СВАДЬБЫ НЕ БУДЕТ!

ПРИМЕР № 88. СВАДЬБЫ НЕ БУДЕТ!

(продолжение). Через много лет тот же юноша, уже будучи женатым и любящим свою жену, в ссоре, которая должна была закончиться его “решительным уходом навсегда”, потому, что “такое непонимание недопустимо принять!”, в демонстративном гневе хватил об пол обоим им дорогую как память и символ их отношений вазу. “Вне себя” рванулся он (точно Александр Андреевич Чацкий) вон!.. Но оказался растерянно усевшимся на тахту... Ноги ему отказали.

Встать он не мог еще несколько часов.

Раньше долг ему велел - “женись”, а ушедшие силы, ценой избиения, двухнедельного лежания в больнице, и долгого последующего страха быть побитым, ушедшие силы сохранили ему свободу. Теперь долг, представление о том, какими должны быть отношения мужчины и женщины требовали: “Уходи!”. А отнявшиеся ноги не пустили оставить желанную, требованиям логики не отвечающую женщину. Потребность в ней подчинила себе его двигательную активность, позволив не отказаться от инфантильных шаблонных претензий “отредактировать” жену.

ПРИМЕР № 89. ЧТОБЫ НЕ ДОГНАТЬ СМЕРТЬ... Мужчина, прошедший войну, потом прослуживший всю жизнь в армии и только по сокращению наших вооруженных сил в 1961 году уволенный в отставку, привыкший к порядку, не терпящий “всяческой несправедливости и хамства”, всегда следующий закрепленному присягой чувству долга, попытался в очереди за пивом одернуть хулигана. Его поддержали. А хулиган, оскорбив женщину, плеснув в лицо ей пивом из ее же бидончика, пустился бежать.

Наш отставной старшина бросился вместе с несколькими другими мужчинами вдогонку. Хулиган хорошо бегал. Но подпускал их близко к себе, словно дразня преследователей. Сложения он был атлетического. Через несколько месяцев, когда наконец поймали злостного преступника, садистски поджигавшего жилища своих жертв и мучительно медленно убивавшего их, наш мужчина узнал в нем того хулигана. Когда бывший военный почти догнал этого, явно силой превосходящего его бандита, он обнаружил, что бежит один. Остальных преследователей - и в помине не было.

До преследуемого оставалось метров пятьдесят и тот перешел на шаг... А у нашего преследователя подкосились ноги! Он упал и встать больше не смог, пока не приехала “скорая”. К приезду “скорой” у него развился приступ “пароксизмальной тахикардии”.

Если бы он один на один догнал бандита, то ему может быть могло бы быть и хуже. Не предчувствовать этого за-1 болевший не мог. Что на счету у преследуемого убийств 1 было много, но с иной мотивацией, он узнал позже.

Бывший военный не привык в страхе пасовать. Струсить и отступить было ему как человеку непозволительно. ? Оставить бессмысленную в одиночку погоню он не умел.

В этом случае потребность в сохранении привычной самооценки (он бы презирал себя, если бы оставил погоню), регулируя активность, без его ведома (неосознанно) конкурируя с потребностью в физическом самосохранении, привела к доминированию в сознании тенденций преследовать (в соответствии с потребностью не казаться себе трусом, , восстановить справедливость, наказать зло, не ощущать себя сторонним наблюдателем). Осуществление этой потребности помешало осознать страх. Страх не был осознан и не привел к сознательному выбору поведения. Но в эффекторной вегетативной и эмоциональной, а вынужденно | потом и поведенческой активности доминирующей осталась потребность в физическом самосохранении. Ее реализация | (этот самый страх) сначала умерила скорость бега, затормозила его, а дальше лишила сил и привела к разрядке не реализованной поступком напряженности вегетативным кризом.

Реализацией напряженности могло бы стать не только прекращение преследования, убегание от бандита или нападение на него, но и иное ответственное решение, помогающее личностному самоутверждению. А так...

Вегетативный криз впоследствии стал содержанием фобии, а кратковременный парез ног привычной защити-* тельной реакцией на опасность, которой он не позволял себе избежать.

Выторможенная функция ног может быть и спасла ] мужчине жизнь, но явно спасла от мучительного для этого человека сомнения, что возможно ему важно было только казаться мужественным, а не быть им, казаться лучше тех, кто оставил погоню, а не догнать и так далее.

Для человека его склада, с его претензиями, сознательный отказ от опасной и безнадежной в одиночку погони за сильнейшим, оказался невозможен.

За сохранение прежней самооценки он заплатил глубокой эмоциональной перестройкой. Она привела к выпадению функций осознанного внимания к фактам, грозящим эту самооценку поколебать, к выпадению интеллектуальных функций, способных это внимание мотивировать.

Долгий фобический невроз стал средством эту эмоциональную перестройку фиксировать.

Человек заплатил не за осуществление своих принципов, а за сохранение ощущения, что он им верен. За сохранение более независимой от его практики, иллюзорной реальности. За возможность далее создавать эту реальность искусственно.

Последнее очень важно для понимания причин неврозов.