5.2 Поражения органов слуха

По природе пылкий и деятельный, даже не чуждый светских развлечений, я еще юношей вынужден был отказаться от людского общества и вести одинокую жизнь. Если иной раз я и пытался преодолеть это, каким жестоким испытанием было для меня всякий раз новое подтверждение моего увечья. И мне невозможно было сказать людям: «Говорите со мной громче, кричите, потому что я глухой!»

Л. Бетховен

Большинство авторов отмечают, что поражения органов слуха в раннем детстве при отсутствии специального обучения делают ребенка не только немым, но и психически недоразвитым. Это связано с тем, что у таких детей вследствие отсутствия слуха и речи затруднено установление социальных отношений с окружающими. У глухонемых, пользующихся для общения только мимикой и жестами, затруднено образование абстрактных понятий. Тип мышления их узкопрактический. Многие из них напоминают дебильных детей. Благодаря обучению глухонемых устной речи в специальных школах с раннего детства (от 2-3 лет или даже от года) многих из них удается воспитать так, что они по своему психическому развитию ничем не отличаются от своих сверстников с нормальным слухом.

Начинающаяся глухота вызывает мучительные переживания больных в связи с их физической неполноценностью. Субъективные переживания человека, теряющего слух, очень ярко выразил Людвиг Ван Бетховен в своем «Гейлигенштадском завещании», написанном 6 октября 1802 г.: «О люди, вы, которые меня ославили и сами считаете меня озлобленным, сумасшедшим или человеконенавистником, о, как вы несправедливы! Вы не знаете той скрытой причины, по которой я кажусь вам таким... Как мог я открыться, что у меня поражен орган чувства, который должен быть более совершенным, нежели у других; а ведь когда-то я поистине отличался таким исключительным совершенством слуха, каким обладают немногие из моих собратьев. Ах нет! Этого я был не в состоянии сделать. Простите же меня за то, что я вынужден сторониться всех, меж тем как мне хотелось бы быть среди вас. Мое несчастье для меня тем мучительнее, что я из-за него остаюсь непризнанным. Мне не дано находить вдохновение в обществе людей, в тонкой беседе, во взаимной откровенности. Один, совершенно один! Я не решаюсь появляться на людях, пока меня не вынуждает к тому крайняя необходимость. Я должен жить, как отверженный. Едва только я попадаю в какое-нибудь общество, как меня охватывает чувство мучительного страха, я боюсь себя выдать, боюсь, что люди заметят мое несчастье.

Вот из-за чего эти последние полгода я жил в деревне. Мой ученый доктор прописал мне беречь слух, сколько это возможно. Он предупредил мои собственные намерения. И все же не раз, когда меня охватывала жажда общения с людьми, я поддавался этому чувству. Но какое унижение, если случалось, что кто-нибудь рядом со мной слышит флейту, а я ничего не слышу, или он слышит, как поет пастух, а я опять-таки ничего не слышу. Такие испытания доводили меня чуть не до отчаяния; я был недалек от того, чтобы наложить на себя руки. — Искусство! Только оно одно и удержало меня...»

Приблизительно к осени 1815 г. Бетховен почти совершенно оглох и для разговора начал употреблять тетради, в которых разговаривающие писали свои вопросы и ответы. Относительно того, как отразилась на характере Л. В. Бетховена его глухота, пишет его врач Брейнинг: «Вы не верите, какое неописуемое, ужасное впечатление произвела на него усиливающаяся глухота. Представьте себе сознание своего несчастья при его вспыльчивом характере; при этом скрытность, недоверие даже к лучшим друзьям, во многом страшная нерешительность. Большей частью, за исключением тех случаев, когда в нем проявляется непосредственно чувство, быть с ним — истинное мучение, нужно все время держать себя в руках» (201, с. 72).

Разрабатывая нозологию душевных болезней, Э. Крепелин (88) выделил как самостоятельную форму заболевания «бред преследования тугоухих». Люди, которые плохо слышат, часто становятся подозрительными. Им кажется, что окружающие говорят о них, смеются и издеваются над ними. Параноические реакции могут перерастать у них в выраженные идеи преследования; больной только под углом бредовых идей относится ко всему окружающему. Исходным пунктом развития таких ситуаций выступает социальная изоляция, люди не могут расслышать речь окружающих и свободно вести беседу, обеспечивающую взаимное понимание и способствующую легкому устранению различных недоразумений и подозрений. Иногда им начинает казаться, что окружающие замышляют по отношению к ним враждебные действия. К этому присоединяются различного рода иллюзорные и галлюцинаторные расстройства, в возникновении которых большую роль играет шум в ушах. Вместе с перечисленными явлениями появляются страхи, настроение становится боязливо-тревожным. Систематической разработки бреда обычно не бывает. При благоприятных внешних обстоятельствах (поддержка участливых лиц, улучшение жилищных условий, врачебное влияние) бредовые идеи могут ослабнуть, и даже совсем исчезнуть.

В ряде случаев такие больные с параноическим развитием могут представлять большую социальную опасность, так как они нередко вступают в борьбу с мнимыми преследователями, проявляют агрессивность и даже совершают убийства. А. Я. Дорш (62) описал следующий трагический случай.

Больной Л. 29 лет, был направлен на судебно-психиатрическую экспертизу для решения вопроса о его вменяемости при убийстве из ружья пяти человек. На допросе он показал, что ему было известно, что убитые им лица считали его убийцей, хотя об этом ему никто не говорил и от них он не слышал таких слов, однако знает, что они именно так думали о нем и поэтому он их убил.

С 5-летнего возраста этот больной стал плохо слышать и разговаривать. В школе учился четыре года. После школы работал на различных малоквалифицированных работах. Часто менял место работы, так как, по его словам, с ним никто не хотел работать из-за «плохого слуха». Познакомился с девушкой С., которой предложил «дружбу», но она отказалась. Периодически он заходил в дом С., но последняя не уделяла ему внимания и даже не разговаривала с ним. Когда на испытуемого, с его слов, «нападали окружающие его товарищи по работе», бранили его, угрожали ему «убийством», девушка С. обычно защищала его и говорила, что «мы с Леней, наверно, скоро будем мужем и женой». Больной «слышал», что некоторые односельчане, и среди них пострадавшие, цинично бранились, предлагали девушке С. избавиться от него, т. е. убить его, на что испытуемый реагировал уходом на другую работу. В дальнейшем неоднократно встречался с лицами, впоследствии им убитыми, причем с их стороны якобы «слышал» насмешки и угрозы убийства. У Л. сложилось мнение, что эти лица действительно хотели его убить и склоняли к тому группу людей.

Выпив 100 г водки для смелости, Л. взял ружье, заряженное патронами, и уехал в бригаду, где и совершил убийство пяти человек. Свое поведение Л. объяснял тем, что погибшие намеревались убить его и думали о нем как об убийце.

У больного со стороны нервной системы, кроме резкого снижения слуха и несколько дефективной речи, изменений не выявлено. Психически он недостаточно ориентирован в причинах направления в психиатрическую больницу. Контакт с врачом ограничен только имеющимся дефектом слуха. Детально и спокойно рассказывает о случившемся происшествии. В результате бредового толкования окружающего и отсутствия критической оценки своих действий испытуемый совершенно не допускает мысли о том, что суд его может как-либо осудить.

Судебно-психиатрическая комиссия пришла к заключению, что на фоне органического поражения центральной нервной системы и тугоухости у Л. развилось психическое заболевание в форме бреда преследования тугоухих.

В 1903 г. В. М. Бехтерев в статье «О галлюцинаторном психозе, развивающемся при поражении органа слуха», приводит наблюдения и дает патопсихологическое объяснение этому феномену. Он пишет, что «больной вначале чувствует себя крайне смущенным появившимся обманом чувств и нередко приходит от него даже в ужас, проводя в волнении дни и ночи. Иногда он проявляет те или другие действия и поступки, руководимые обманами чувств, вступает в разговор со своими галлюцинаторными образами, бранится с ними, плюет на них, вообще обращается с ними, как с реальными существами, но затем привыкает постепенно к последним, до некоторой степени оправляется от первоначального переполоха и овладевает собой в такой степени, что может заниматься своим делом, хотя мысли о причине новых явлений его не покидают» (15, с. 368). У больного начинается долгая борьба между здравым рассудком и обманами чувств. В. М. Бехтерев как бы выделяет самостоятельную форму психоза при поражении органов слуха, характеризующуюся главным образом более или менее стойкими обманами чувств преимущественно в области пораженного органа с вторичным развитием более или менее ограниченных идей бреда.

Представляется интересным наблюдение А. Крамера (цит. по 52), который описал случай, когда глухонемой «слышал», как его бранили, называли онанистом и другими дурными словами. Глухонемой, о котором писал А. Крамер, научился говорить по специальной методике для глухонемых. Известно, что основу обучения по указанной методике составляет вызывание у глухонемого движений речедвигательного аппарата для произношения того или другого звука. Средством для этого является подражание движениям языка и губ говорящего вместе со стремлением вызвать у себя такие дрожания гортани, какие ощущаются у говорящего при прикосновении к его гортани пальцами. Таким образом, у глухонемого может получиться представление о звуке или слове, но не в виде слухового образа, а в виде представления об ощущениях, в частности мышечных, которые участвуют в речи. В. Гиляровский приводит клиническое наблюдение с обманами восприятия и ипохондрическим бредом, в генезе которого значительное место занимает потеря слуха.

Больной К., 40 лет. Глухим стал на первом году жизни после какой-то инфекционной болезни. В школе для глухонемых научился говорить и понимать несложные и короткие фразы. В возрасте 30 лет стал мнительным и подозрительным, стал считать, что к нему плохо относятся, что он испорчен каким-то впрыскиванием. Понемногу пришел к мысли, что его сделали каким-то образом душевнобольным. Жалуется на головную боль, боль и неприятные ощущения в коже, под которой ползают черви. В животе все двигается. Имеет место бред преследования, главным образом физического воздействия; думает, что его отравили стрихнином. Считает, что его сделали «сначала нервнобольным, а потом сумасшедшим». Настроение подавленное, тревожное. Весь заполнен своими ощущениями и тревожными мыслями, ничем заниматься не может.

Несмотря на наличие большого количества особых ощущений и бреда, В. П. Гиляровский считает, что нет основания трактовать данную болезнь как шизофрению. Против такого диагноза говорит доступность, сравнительно сохранная личность, сознание своей болезни, хотя и истолкованной бредовым образом. Нет также прогрессирования болезни. «Не случайно можно считать, — пишет он, — что при отсутствии слуховых галлюцинаций, объяснимом выпадением слуховых восприятий, наблюдается обилие ощущений со стороны кожи и общего чувства» (52, с. 88).

Представляет интерес развитие галлюцинаций типа Шарля Боннэ, которые встречаются при комбинированных поражениях органов зрения и слуха. Приведем два наблюдения из работы Э. Я. Штернберга (199).

Больная 70 лет. Тугоухость и потеря зрения до светоощущения. В левом ухе вначале шум, свист, хоровое пение, потом разговоры. «Голоса» угрожали, приказывали, богохульствовали. Фактическая социальная изоляция больной. Потеряла родных, с которыми жила, и осталась в одиночестве.

Память и другие интеллектуальные функции не снижены. Перемежающаяся критика к галлюцинациям; бредовой интерпретации нет. Больше мешает шум, чем содержание разговоров, реже — зрительные галлюцинации, в отношении которых сохраняется критика. Зрительные галлюцинации представлялись «туманно» (множественные фигуры людей, большей частью двигающихся; сидя в палате видела лес). «Голоса» часто повторяют ее слова, мысли и слова других. Когда с кем-нибудь говорит, «голоса» мешают вовсе. Видит меняющиеся лица — мужские превращаются в женские.

Диагноз: отосклероз с тугоухостью и катарактой; галлюцинации на фоне ясного сознания с элементами критики.

Больной 44 лет. Монотонность обманов, в основном похожих на истинные галлюцинации, частично с проекцией во вне. Скудная «псевдологическая» бредовая интерпретация возникновения голосов. Изоляция вследствие глухоты и слепоты. 15 лет больничного содержания. Зрительных галлюцинаций нет, только яркие сновидения, в которых борется с женщиной, чей голос преследует его. Заболевание развилось после перенесенного туберкулезного интоксикационного психоза со спутанностью.

Приведенные случаи интересны тем, что с нарушением слуховых восприятий с потерей зрения происходит возникновение смешанных галлюцинозов.

Изучение роли поражения органов слуха в общем комплексе изменений, приводящих к слуховым галлюцинациям, очень затруднено. Это объясняется тем, что слуховые раздражители играют более сложную роль в психической деятельности человека, чем зрительные. Если у животных слуховые восприятия переживаются в виде шумов, шорохов и звуков, то у человека на базе слуховых раздражителей возникает вторая сигнальная система в виде слов. На основе слов протекает процесс абстрактного мышления. С помощью речи человек получает несравнимо большее количество информации о внешнем мире, чем посредством обычных восприятий.

В свете этого совершенно своеобразным эксквизитным и, по нашему мнению, чрезвычайно поучительным для раскрытия значения информационной недостаточности в патогенезе галлюцинаций является случай словесной глухоты с вербальным галлюцинозом, описанный Э. Я. Штернбергом.

Больная С., 60 лет, поступила в психоневрологическую больницу по поводу появившихся острых головных болей, нарастающей спутанности сознания и расстройства речи; у нее полностью отсутствовало понимание речи, на вопросы не реагировала. Уже в первые дни в спонтанной речи наблюдались полный аграмматизм, наличие многочисленных вербальных парафразий и частое повторение отдельных, обычно последних слов. Несмотря на то, что речь больной была почти полностью непонятна, создавалось впечатление, что она как будто чего-то боится, защищается или доказывает свою невиновность. Через несколько месяцев состояние больной улучшилось, создалось впечатление, что больная по-бредовому воспринимает окружающую обстановку и галлюцинирует. Топку печи в отделении истолковала, как приготовление к ее сжиганию; в увиденном в окно прохожем ложно опознала сына. Через семь — восемь месяцев экспрессивная речь больной стала понятнее, однако обращенную к ней речь не воспринимала совсем. Четче выявились галлюцинации, в том числе вербальные, слышала «голоса». Передавая содержание «голосов», больная употребляла выражения: «Мне говорят... сказали... я слышу...». Одной из тем разговоров была «беседа с сыном», которому она отвечала на вопросы. Часто слышала «голоса» мужчин, которые обращались к ней с циничными предложениями. Голос сына, по ее мнению, изменился, на что больная жаловалась врачу: «Голос не похожий... на Женю, Женю, Женю... не вижу, а говорит, говорит... это Женя все рассказывает... не похож голос». Галлюцинации имели для больной характер полной реальности, она реагировала на них очень живо мимикой, жестами, эмоционально. Галлюцинаторные переживания определяли ее поведение и влияли на настроение.

Э. Я. Штернберг видит причину развития психоза в тромбозе сосудов мозга с размягчением левой височной доли в сенсорной области, в результате чего у больной появилась сенсорная афазия с развитием слуховых галлюцинаций преимущественно вербального характера. Приведенный случай показывает, что не только «тугоухие», но даже лица, сохранившие слух, но потерявшие способность «раскодировать» получаемую в услышанной речи информацию, могут также страдать слуховыми галлюцинациями. Галлюцинации в этом случае носят также викарный характер, замещая недостающую информацию содержательной стороны человеческой речи.

Таким образом, во всех приведенных клинических случаях в генезе достаточно отчетливо выступала не только депривация, но и социальная изоляция больных.