9.2 Ожившие образы

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Одно из открытий, которое человек может сделать в Антарктике, — это открытие ценностей воспоминаний. Воспоминания в жизни, надолго лишенной событий и впечатлений, обладают большой силой воздействия. Память, как горб верблюда, оказывается хранилищем пищи, в данном случае необходимой для поддержания высокого духа. Яркие и приятные воспоминания тонизируют.

В. А. Лебедев

При невозможности удовлетворения сенсорных потребностей в монотонных условиях, начинают активизироваться образная память и воображение. Один из испытуемых после сурдокамерного эксперимента рассказывал, что он «отметил некоторые, я бы сказал, романтические образы. В частности, с койки в верхнем зеркале отчетливо представилось смотровое окно — такой черный овал. В нем два отверстия, в которых освещены два глаза (снизу серпики света). И на вас смотрит какая-то маска с глазами. Глаза чуть светятся. Фантомас или что-то близкое к русскому фольклору».

В условиях сурдокамеры испытуемые начинали «видеть» в салфетках, комках ваты реальные причудливые образы животных. Аналогичные феномены появлялись у космонавтов во время полета. Так В. Лебедев и А. Березовский рассказали, что после разгрузки транспортного корабля неожиданно перед собой увидели белую мышь. Она находилась у дальнего вентилятора. Острая мордочка, длинный хвост. Космонавты от неожиданности замерли: ничего подобного за весь полет они не видели. «Может быть, ее прислали с грузовиком?» — нарушил молчание A. Березовский. «О ней ничего нет в описи...» — ответил B. Лебедев. «Мышью» оказалась салфетка, которая попала на решетку вентилятора и смялась в комок.

О том, что в условиях сенсорной недостаточности начинает усиленно работать воображение, говорят и эксперименты Ц. П. Короленко (84). Испытуемым в обычной обстановке, а затем в условиях Крайнего Севера предъявлялись незаконченные рисунки, которые нужно было дорисовать. В условиях относительной сенсорной недостаточности отмечалось субъективное облегчение выполнения этой задачи, а объективно фиксировалось уменьшение времени ее выполнения. При чтении художественной литературы воображение у ряда лиц непроизвольно воссоздавало образы настолько ярко, «будто прокручивается кинофильм». Представление о том, как оживают образы в процессе чтения, можно получить из рассказа М. Булгакова: «И все-таки книжку романа («Белая гвардия» — В. Л.) мне пришлось извлечь из ящика. Тут мне начало казаться по вечерам, что из белой страницы выступает что-то цветное. Присмотревшись, щурясь, я убедился в том, что это картинка. И более того, что картинка эта не плоская, а трехмерная. Как бы коробочка, и в ней сквозь строчки видно: горит свет и движутся в ней те самые фигуры, что описаны в романе... С течением времени камера в книжке зазвучала. Я отчетливо слышал звуки рояля... И вижу я острые шапки, и слышу душу раздирающий свист. Вон бежит, задыхаясь, человек. Сквозь табачный дым я слежу за ним, я напрягаю зрение и вижу: сверкнуло сзади человека, выстрел, он, охнув, падает навзничь, как будто острым ножом его спереди ударили в сердце. Он неподвижно лежит, и от головы растекается черная лужица... А в высоте луна, а вдали цепочкой грустные, красноватые огоньки в селении» (25, с. 539).

Описанные феномены относятся к эйдетическим образам, т. е. созданным воображением и спроецированным в пространство.

В наших экспериментах в условиях сурдокамеры воспроизводимые образы в процессе работы воображения достигали большой степени яркости и проецировались вовне, т. е. носили эйдетический характер. Один из испытуемых так описывал свои переживания: «Острые моменты из жизни вспоминаются ясно, а также те моменты, которые я в обычной жизни, может быть, никогда бы и не вспомнил. Иногда стараешься избавиться от этого и вдруг — раз, наплывает. Образы родственников всплывали неожиданно ясно. Представляю ясно, как будто сейчас стоят передо мной». Другой испытуемый, врач, сообщил, что «при воспоминании отчетливо видел лица людей, больше деталей, ярче, больше красок».

Следует сказать, что с увеличением пребывания в сурдокамере у некоторых испытуемых на ЭЭГ вначале отмечается сдвиг частот в сторону волн, свидетельствующий о развитии слабой дымки торможения.

Корреспондент, проходивший исследования, в дневнике записал: «Итак, как я себя чувствую? Временами доволен, временами тоскливо. Какая-то внутренняя настороженность, которая проявляется в том, что все время прислушиваюсь... При этом хорошо вспоминаются знакомые мелодии. Они иногда помимо воли лезут в уши. Слушаю прелюдии Рахманинова, музыку Брамса, Равеля... и разумеется, мощного Бетховена. Такого чистого Бетховена я давно не слышал... Вдруг отчетливо увидел всю обстановку Большого зала консерватории и даже услышал голос конферансье». Особой яркости его представления достигли тогда, когда он «увидел», как на лесоразработках падающим деревом задавило человека. «Поразила яркость шума работающей пилы и треск падающего дерева».

Динамика активации воображения и переход вспоминаемых образов (представлений) в эйдетические, сопоставимые по яркости с непосредственно воспринимаемыми, особенно убедительно выступили в специально поставленном нами эксперименте.

Космонавту П. И. Климуку, в бытность его еще слушателем, было предложено в часы, отведенные для занятий физическими упражнениями, оставаться в кресле с наложенными электродами и, не двигаясь, мысленно «проигрывать» привычные для него комплексы физических упражнений (плавание, бег, гимнастика и т. д.) с одновременным воображением не только движений, но и всей ситуации физических занятий. По мере увеличения времени пребывания в сурдокамере при регистрации физиологических функций выяснилось, что частота пульса и дыхательных движений по своим показателям все больше стала приближаться к показателям, характерным для реальных физических нагрузок. В отчетах он сообщал, что после «физических упражнений» он терял в весе от 100 до 130 г за каждый 30-ти минутный сеанс. На седьмые сутки он отказался от проведения таких сеансов. По окончании эксперимента свой отказ объяснил тем, что яркость представлений окружающей обстановки «физических занятий» очень резко возросла, это вызвало у него опасение за свое психическое здоровье и сомнения в возможности доведения эксперимента до намеченного программой срока.

Появление ярких образов, спроецированных вовне, как уже было показано, отмечали и зарубежные исследователи в опытах по сенсорной депривации.

Эйдетические представления возникали у спелеологов, находившихся в пещерах. М. Сифр рассказывает: «Я видел перед собой море и синее небо, многолюдные пляжи, тысячи мужчин и женщин, детей... В глубинах пропасти совсем рядом со мной возникали видения кораллового рифа» (163, с. 115).

Зрительный и слуховой эйдетизм обычно свойственен детям. Он часто встречается у художников и композиторов и служит им опорой в творчестве. И. А. Гончаров писал о процессе творчества: «...лица не дают покоя, пристают, позируют в сценах, я слышу отрывки их разговоров — и мне часто казалось, прости господи, что я это не выдумываю, а что это все носится в воздухе около меня и мне только надо смотреть и вдумываться» (54, с. 71).

Английский художник-портретист Д. Рейнольдс рассказывает: «Кода передо мной являлся оригинал, я рассматривал его внимательно в продолжении получаса, набрасывая время от времени его черты на полотно; более продолжительного сеанса мне не требовалось... Когда я хотел продолжить портрет, я мысленно сажал этого человека на стул и видел его так ясно, как если бы он был передо мной в действительности; могу даже сказать, что форма и окраска были более резкими и живыми. Некоторое время я вглядывался в воображаемую фигуру и принимался рисовать; совершенно так же, как если бы оригинал сидел передо мной, и всякий раз, как я бросал взгляд на стул, я видел человека». Если кто-нибудь из посетителей студии случайно оказывался между пустым креслом и художником, тот обращался с просьбой отойти в сторону, чтобы не заслонять «натурщика» (32, с. 102).

И. П. Павлов считал, что у представителей художественного типа должны легко появляться эйдетические представления, поскольку у них преобладает первая сигнальная система над второй. Появление эйдетических представлений в условиях сенсорной недостаточности, по всей вероятности, связано со сложной перестройкой динамики взаимодействия первой и второй сигнальных систем. В монотонных условиях вспоминаемые образы не конкурируют с образами реальной действительности. «Мечтать образами, — писал И. М. Сеченов, — как известно, всего лучше в темноте или в совершенной тишине».

Согласно И. П. Павлову, вторая сигнальная система и ее функциональный орган (лобные доли), как самое последнее приобретение в эволюционном процессе, будучи особенно хрупкими, в первую очередь поддаются разлитому торможению. Когда возникает это торможение, обычно первенствующая в бодром состоянии работа второй сигнальной системы уступает место деятельности первой, сперва в виде мечтательности и фантастичности, а затем в виде легкого сонного состояния (отвечающего просоночному состоянию или состоянию засыпания), т е. первая сигнальная система освобождается от регулирующего влияния второй. Причем, развившееся торможение во второй сигнальной системе по закону «взаимной индукции», открытому И. П. Павловым, активизирует деятельность первой, чем и объясняется яркость эйдетических образов.

Усиленное воображение с извлечением из арсеналов памяти, красочных образов, по нашему мнению, является защитной компенсаторной реакцией в условиях монотонной среды. Эти яркие представления в какой-то мере компенсируют сенсорные ощущения, характерные для обычных условий, и позволяют человеку сохранить психическое равновесие в экстремальных условиях. Будучи вначале управляемыми, вызываемыми по желанию, эйдетические представления с течением времени на этапе неустойчивой психической деятельности могут выходить из-под контроля актуального «Я», становятся навязчиво статичными или проявляются в виде динамично развивающихся сцен. Так, участник зимовки на антарктической станции «Восток» В. Песков записал: «Одному из наших стали мерещиться «гуманоиды». Это они-де шлют нам напасти. Мы не на шутку встревожились. С появлением Солнца «гуманоиды улетучились» (150, с. З).