9.1 Сенсорный голод

Зрительное желание отличается от голода, жажды, сладострастия лишь тем, что с томительным ощущением, общим всем желаниям, связываются образные представления.

И. М. Сеченов

Психология потребностей, отмечал А. Н. Леонтьев, исходит из различения потребностей как внутреннего условия, как одной из обязательных предпосылок деятельности и потребности, как фактора, направляющего и регулирующего конкретную деятельность субъекта в предметной среде. «Именно в направляющей своей функции, — писал он, — потребность и является предметом психологического познания» (111, с. 87).

В обычных условиях на органы чувств воздействует мощный поток раздражителей. В условиях полета в облаках, ночью, на большой высоте или над снежными полярными пустынями воспринимаемая обстановка бывает очень однообразной. «За Полярным кругом картина, видимая с самолета, не отличается разнообразием, — рассказывает летчик М. В. Водопьянов. — Здесь все под тобой бело» (35, с. 355). А. К. Пужило свои ощущения от полетов внутрь Антарктиды описал так: «Представьте, что сидите рядом с работающим двигателем в комнате и часами смотрите в хорошо побеленный потолок».

В межпланетном полете космонавты, глядя в иллюминаторы, месяцами будут видеть лишь яркие немигающие звезды на черном небе и ослепительный диск незаходящего Солнца. Известно, что начиная с первых полетов на Луну, члены экипажей космических кораблей «Аполлон» жаловались на однообразие впечатлений на «перегоне» Земля — Луна.

В условиях полярного дня зрительные восприятия ограничиваются переходом синих тонов от белого до черного. Звуковой фон Антарктиды — глубокая тишина или шум метели. Запах земли и растений там не известны.

Неблагоприятное воздействие полярной ночи на психику было отмечено еще Р. Бэрдом. Он вспоминает, что «кино и электрический свет помогали в течение нескольких часов рассеять мрак и пустоту полярной ночи, но им никогда не удавалось приподнять нависшую над ними гнетущую завесу тьмы. Ничто не могло заменить солнечный свет, и отсутствие его болезненно отражалось на психике людей... Полнейшая тьма, которая сопровождалась метелями, действовала угнетающе на человеческую психику и порождало чувство безотчетного страха» (30, с. 150, 162).

Изучая воздействие темноты на психическое состояние, К. К. Яхтин установил, что у здоровых людей, работающих в затемненных помещениях на кинофабриках, в крупных фотоателье и в полиграфической промышленности, нередко развиваются невротические состояния, выражающиеся в появлении раздражительности, плаксивости, расстройств сна, страхов, депрессии и галлюцинаций.

Ц. П. Короленко (84) убедительно показал, что нервно-психическая заболеваемость на Крайнем Севере на несколько порядков выше по сравнению с умеренными и южными районами России. По данным Л. Е. Панина и В. П. Соколова (138), в условиях полярной ночи у 41,2% обследуемых жителей г. Норильска были отмечены тревожность и напряженность, а у 43,2% — снижение настроения с оттенком депрессии.

Многие врачи арктических и материковых антарктических станций указывают на то, что с увеличением срока пребывания в экспедиционных условиях у полярников нарастает общая слабость, тревожность, замкнутость, депрессия. «Еще одно коварное свойство таится в полярной ночи, — пишет Р. Бэрд. — Антарктика — последний оплот инертности. На этом материке, откуда исчезло все живое... инертность правит обширным царством. Она обладает достаточной мощью, чтобы покорить всякого, кто не будет с ней энергично бороться; и ленивые, ограниченные люди очень скоро начинают влачить жалкое, тоскливое существование, напоминающее состояние зимней спячки» (29, с. 234). Он приводит картину, когда некоторые полярники не реагировали даже на возникший пожар на станции. У некоторых из них развиваются выраженные неврозы и реактивные психозы.

По данным врача А. Рябинина у каждого пятого полярника развивается невроз. Одной из главных причин развития астенизации (истощения) нервной системы и психических заболеваний исследователи считают измененную афферентацию, особенно в условиях полярной ночи. «Недаром, — считает он, — за семнадцать наших первых антарктических экспедиций возвращено было около сорока человек. Они не могли продолжать работу. И это при том, что в основном мы имеем дело с практически здоровыми людьми. Если позволите, это — как расстроенный рояль: играть на нем можно, не музыкант и не слышит фальши, но человек с хорошим слухом уже морщится» (157, с. 29).

Но если летчики, космонавты и полярники имеют возможность видеть звезды, Солнце, Луну, земную поверхность и море, то подводное плавание полностью исключает наблюдение внешних объектов. В этих условиях существует только искусственная освещенность предметного мира.

В период авиационного и космического полетов, подводного плавания и при нахождении в бункерах не слышны также звуки, обычные для нормальных условий. Кабины самолетов и отсеки подводных лодок заполнены равномерным шумом работающих энергетических установок. При покладке субмарины на грунт, а также при полете космического корабля наступает полная тишина, нарушаемая слабым однообразным шумом работающей аппаратуры и вентиляторов. «В полете, — пишет А. Николаев, — мы быстро привыкли к негромким монотонным шумам работы приборов, вентиляторов и бортовых часов. В космическом полете не было нам ни жарко, ни холодно. Не ощущали мы ни ветра, ни дождя, нет там вьюги, ни снега» (132, с. 109).

Развивая идеи И. М. Сеченова, И. П. Павлов подчеркивал, что «для деятельного состояния высшего отдела больших полушарий необходима известная минимальная сумма раздражителей, идущих в головной мозг при посредстве обычных воспринимающих поверхностей тела животного» (136, с. 186).

Поскольку в обычных условиях человек чрезвычайно редко сталкивается с прекращением воздействия раздражителей на рецепторы, он не осознает этих воздействий и не отдает себе отчета, насколько важным условием для нормального функционирования его мозга является «загруженность» анализаторов. Вот что рассказывает о воздействии сурдоэффекта Г. Т. Береговой: «Постепенно я стал ощущать какое-то беспокойство. Словами его трудно определить; оно вызревало где-то внутри сознания и с каждой минутой росло. Подавить его, отделаться от него не удавалось» (13, с. 6).

Эмоциональная напряженность в первые двое суток в условиях сенсорной депривации наблюдалась у всех космонавтов и объективно выражалась в показателях электроэнцефалограммы, электрокардиограммы (ЭКГ) и кожногальванического рефлекса (КГР), а также в нарушении восприятия времени.

Особый интерес представляет и тот факт, что наступающая тишина воспринимается не как лишение чего-то, а как сильно выраженное воздействие. Тишину начинают «слышать»: «Тишина временами стучала в ушах» (Антарктика, К. Борхгревинк); «Тишина была громкой, как нож, ударяющий в барабанную перепонку» (испытуемый в опытах Раффа); «Трудно передать «молчание камня» (Н. Кастере); «Вторые сутки подводная лодка лежит на грунте. Во втором отсеке безмолвие. Очень редко с потолка на палубу падают капли конденсата. Несколько удивлен, что они могут так громко стучать» (самонаблюдение автора).

Не только в космическом полете, но и во время подводного плавания, пребывания в Арктике и Антарктике, а также в других монотонных условиях нехватка афферентных импульсов, идущих от органов чувств для нормального функционирования мозга, начинает осознаваться и переживаться как потребность. Характерно, что люди потребность в афферентации сравнивают с голодом, а удовлетворение ее — с насыщением. «Особенно скучает человек по зрительным образам в Антарктике, — пишет В. Песков, — когда находится в длительном санном походе. Но вот люди возвращаются, их кормят, дают помыться и сразу же показывают фильмы, сколько они захотят. В течение нескольких часов они смотрят фильмы: три-четыре фильма, пока не насытятся» (150, с. 88).

Потребность в сенсорных ощущениях вначале может переживаться неопределенно. Испытуемый Ч. на пятый день эксперимента в сурдокамере так охарактеризовал свое состояние: «Странное самочувствие: точно меня лишили воздуха, чего-то не хватает, а чего — не пойму». По мере увеличения пребывания в подобных условиях «сенсорный голод» начинает осознаваться все более отчетливо. П. С. Кутузов (Антарктика): «Ужасно хочется видеть зелень, чувствовать ее запах, слышать треск кузнечиков, птиц, даже лягушек, лишь бы живых» (97, с. 88). М. Маре (Антаркдида): «Я бы охотно лишился своего... жалования ради того, чтобы взглянуть на зеленую траву, покрытый цветами луг, на котором пасутся коровы, на березовую или буковую рощу с желтеющими листами, по которым струятся потоки осеннего ливня» (120, с. 86). А. Николаев: «В космическом полете... по земным привычным звукам, явлениям и ароматам мы поистине сильно скучали. Иногда все это земное чувствовали, слышали и видели во сне» (132, с. 109). Е. Терещенко (70-ти суточное исследование в камере): «Все чаще хотелось открыть куда-то дверь и увидеть что-то другое. Все равно что, только бы новое. Иногда мучительно, до рези в глазах, хотелось увидеть яркий, определенный, простой цвет спектра или кумачовый плакат, синее небо» (178, с. 13). А. Божко (годичное гермокамерное исследование): «Закрываю глаза и, кажется, чувствую запахи земли, леса, слышу пение птиц. До чего же хочется увидеть солнце, выкупаться в реке, побродить по лесу, по лугам» (21, с. 54). М. Сифр (пещера): «Как бы мне хотелось ощутить дыхание свежего ветра или живительную влагу дождя на своем лице» (163, с. 158).

Причем люди испытывают потребность не только в зрительных и слуховых восприятиях, но и в афферентации со стороны тактильных, температурных, мышечных и других рецепторов.

При полетах на кораблях класса «Восток» и «Союз», на которых невозможно было достаточно полно загрузить опорно-двигательный аппарат, космонавты испытывали потребность в мышечных усилиях. Г. Береговой так охарактеризовал это состояние: «Тело начинает как бы тосковать по нагрузкам... Захотелось почувствовать самого себя, ощутить изнутри — волокнами мышц, связками суставов; захотелось спружиниться, что ли, выгнуться, подтянуться до хруста в костях...» (13, с. 204).

Во время длительных походов подводных лодок в ассоциативном тесте («произвольные образы») подводники записывали в основном слова: «луг», «береза», «небо», «солнце» и т. д.